История государства Российского - Страница 186

К оглавлению

186

[1282 r.] Димитрий Александрович бежал к Новугороду и думал заключиться в Копорье. Новогородцы многочисленными полками встретили его на озере Ильмене. «Стой, Князь! -говорили они: мы помним твои обиды. Иди, куда хочешь». Они взяли дочерей и Бояр Димитриевых в залог, дав слово освободить их, когда дружина Княжеская добровольно выступит из Копорья, где находился тогда и славный Довмонт Псковский, зять Великого Князя. Доброхотствуя тестю, он с горстию воинов вломился в Ладогу, взял там казну его, даже много чужого, и возвратился в Копорье; но пользы не было: ибо Новогородцы немедленно осадили сию крепость и, принудив Довмонта выйти оттуда со всеми людьми Княжескими, срыли оную до основания. Внутренно, может быть, гнушаясь злодеянием Андрея Александровича, но жертвуя совестию особенным их выгодам, Новогородцы призвали его и возвели на престол Св. Софии.

Между тем, сведав, что полки Ханские оставили Россию, Димитрий возвратился в Переславль, где жители изъявляли к нему усердие, и начал собирать войско. Андрей, видя опасность, спешил в Орду. Новогородцы также не могли быть спокойны: имея недостаток в съестных припасах и боясь, чтобы Димитрий не занял хлебного Торжка, вверили защиту сего для них важного места надежному Боярину, Семену Михайловичу; велели ему доставить оттуда весь излишний хлеб водою в Новгород и соединились с друзьями Андреевыми, меньшим его братом, Даниилом Московским, и Святославом Тверским. Они хотели изгнать Великого Князя; встретив же его готового к битве, в пяти верстах от Дмитрова, остановились и заключили мир на всей воле своей, то есть Димитрий отказался от Новагорода и дал слово никогда не мстить его жителям. Но Андрей нашел гораздо усерднейших помощников в Моголах: сии варвары, всегда алчные к злодействам и добыче, не отказались и вторично услужить ему разорением великого княжения; напали со всех сторон на Суздальские области и стремились к Переславлю, означая свой путь кровию и пожарами. Димитрий не мог противиться: он бежал к сильному Ногаю, который, быв прежде воеводою Ханским, тогда уже самовластно господствовал от степей Слободской Украинской и Екатеринославской Губернии до берегов Черного моря и Дуная.

Таким образом Князья Российские в самом источнике насилий искали способа защитить себя от оных и жертвовали последними остатками народной гордости выгодам собственного, личного властолюбия. Димитрий не обманулся в надежде: убежденный его справедливостию или желая единственно доказать свое могущество, Ногай возвратил ему престол и власть не мечом и не кровопролитием, но одною повелительною грамотою. Андрей не дерзнул быть ослушником, ибо сам новый Хан, Тудан-Мангу, боялся Ногая. Братья примирились, хотя и не искренно; меньший отказался от Великого Княжения и даже не мог защитить своих друзей от мести Димитриевой. Мы упоминали о Вельможе Семене Тониглиевиче, главном советнике Андреевом, коему Летописцы дают имя коварного мятежника: Великий Князь послал двух Бояр умертвить его в Костроме, где он жил спокойно, надеясь на заключенный между братьями мир. Бояре, тайно схватив сего Вельможу, напрасно хотели сведать, не имеет ли Андрей новых опасных замыслов: Семен ответствовал: «Я ничего не знаю. Братья ссорятся, братья мирятся; а мое дело верно служить Государю». Запираясь в том, чтобы Андрей по его совету призывал Моголов, и слыша угрозы, он равнодушно сказал: «И так Великий Князь не боится вероломства? клялся быть другом Андреевым и грозит казнию его Боярам!» Тогда исполнители Димитриева повеления убили сего человека жестокого, но смелого и решительного: свойства, без коих злодеи не могли бы так часто успевать в своих намерениях.

[1283- 1284 гг.] Андрей молчал и, не смея ни в чем спорить с Димитрием, уступил ему Новгород, хотя, будучи в Торжке, незадолго до сего времени дал клятву Новогородским чиновникам жить или умереть с ними. Он ходил даже вместе с Великим Князем и с Татарами смирять Новогородцев, не хотевших повиноваться его брату. Чтобы не раздражить Моголов и спасти свою область от разорения, они согласились наконец зависеть от Димитрия, уступив ему Волок.

Увидим, что Андрей, стараясь доказывать Великому Князю свое раскаяние и миролюбие, действовал как лицемер; но прежде описания его новых злодейств изобразим тогдашние бедствия области Курской, где господствовали Олег и Святослав, потомки древних Владетелей Черниговских: первый в Рыльске и Ворголе, а второй в Липецке. Баскаком сего княжения был Ахмат Хивинец: взяв на откуп дань Татарскую, он угнетал народ, не исключая ни Бояр, ни Князей, и завел близ Рыльска две слободы, куда стекались негодяи всякого рода, чтобы, снискав его покровительство, грабить окрестные селения. Олег с согласия Святослава пожаловался на то Хану Телебуге, который, дав ему отряд Моголов, велел разорить слободы Ахматовы: Князья же, исполняя в точности приказ его, вывели оттуда своих беглых людей, а других оковали цепями. Ахмат находился тогда у Ногая и, слыша, что сделалось в области Курской, описал ему Олега и Святослава разбойниками, тайными его неприятелями. Сие обвинение имело некоторую тень истины: ибо легкомысленный Святослав, еще прежде Олегова возвращения из Орды, тревожил Баскаковы селения ночными нападениями, похожими на разбой. «Чтобы увериться в справедливости моих слов, - говорил Ахмат Ногаю, - пошли сокольников в Олегову землю ловить лебедей и вели ему к тебе приехать: увидишь, что он не послушается». Олег не считал себя виновным, ибо исполнил только волю Хана; но, боясь клеветы Ахматовой, не захотел ехать к Ногаю, который, будучи раздражен его ослушанием, послал войско наказать мнимого неприятеля. Мог ли Князь двух или трех ничтожных городков думать о сопротивлении? Олег бежал к Хану Телебуге, Святослав в леса Воронежские, а Моголы, разорив Курское владение, схватили 13 Бояр, также несколько странников и предали их скованных в жертву злобному Баскаку. Он злодейски умертвил первых, освободил странников и, подарив им окровавленные одежды казненных Бояр, сказал: «Ходите из земли в землю и грамогласно объявляйте: так будет всякому, кто дерзнет оскорбить Баскака!» Разоренные Ахматовы слободы вновь наполнились жителями, скотом и другими плодами всеместного грабежа в Курской области: люди бежали в пустыни, несмотря на жестокость зимы; города и села опустели так, что слуги Баскаковы, возя повсюду головы и руки убитых Бояр, видели, что некого было стращать сими знаками его ужасной мести. Однако ж Ахмат боялся ушедших Князей и сам поехал к Ногаю, оставив вместо себя двух братьев для охранения слобод. Что он предвидел, то и случилось. Бродяги, жители Баскаковых деревень, скоро должны были все разбежаться: ибо Святослав возвратился, стерег их на дорогах и несколько человек умертвил, не заботясь о следствиях. Тогда же приехал из Орды и родственник его, Олег, собрать, успокоить народ и с Христианскими обрядами воздать честь погребения убитым Боярам, коих искаженные трупы еще висели на деревах. Желая отвратить новую беду от земли Курской, сей Князь торжественно объявил Святослава преступником, говоря ему: «Мы были правы, а теперь стали виновны. Дело твое есть вторичный разбой, всего более ненавистный Татарам и в самом нашем отечестве нетерпимый. Надлежало требовать суда от Хана: ты же не хотел ехать к нему, укрываясь в темноте лесов как злодей. Моя совесть чиста. Иди, оправдайся перед Царем». Но Святослав не слушал ни упреков, ни советов его, ответствуя гордо: «Я волен в своих делах; наказал врагов моих и прав». Тогда Олег поехал с жалобою к Телебуге и, ревностно исполняя волю его, умертвил Святослава! Достойное замечания, что Летописцы сего времени нимало ни винят убийцы, осуждая безрассудность убитого: столь рабство изменяет понятия людей о чести и справедливости! Святослав казался злодеем, ибо, отражая насилие насилием, подвергал Россиян гневу сильного тирана; а жестокий Олег, вонзив меч в сердце единокровного Князя, не заслужил их укоризны, ибо тем спасал себя и подданных от мести Татарской… Но себя не спас: брат Святослава, Александр, убил его вместе с двумя сыновьями и нашел способ умилостивить Моголов. Сии завоеватели требовали единственно повиновения и даров, оставляя нашим Князьям право резать друг друга и, вступаясь иногда с великою ревностию за утесненного, готовы были тогда же взять стор

186