История государства Российского - Страница 230


К оглавлению

230

Ягайло в день битвы находился не более как в 30 или в 40 верстах от Мамая: узнав ее следствие, он пришел в ужас и думал только о скором бегстве, так что легкие наши отряды нигде не могли его настигнуть. Со всех сторон счастливый Димитрий, одним ударом освободив Россию от двух грозных неприятелей, послал гонцов в Москву, в Переславль, Кострому, Владимир, Ростов и другие города, где народ, сведав о переходе войска за Оку, денно и нощно молился в храмах. Известие о победе столь решительной произвело восхищение неописанное. Казалось, что независимость, слава и благоденствие нашего отечества утверждены ею навеки; что Орда пала и не восстанет; что кровь Христиан, обагрившая берега Дона, была последнею жертвою для России и совершенно умилостивила Небо. Все поздравляли друг друга, радуясь, что дожили до времен столь счастливых, и славили Димитрия, как второго Ярослава Великого и нового Александра, единогласно назвав его Донским, а Владимира Андреевича Храбрым и ставя Мамаево побоище выше Алтского и Невского. Увидим, что оно, к сожалению, не имело тех важных, прямых следствий, каких Димитрий и народ его ожидали; но считалось знаменитейшим в преданиях нашей истории до самых времен Петра Великого, или до битвы Полтавской: еще не прекратило бедствий России, но доказало возрождение сил ее и в несомнительной связи действий с причинами отдаленными служило основанием успехов Иоанна III, коему судьба назначила совершить дело предков, менее счастливых, но равно великих.

Для чего Димитрий не хотел воспользоваться победою, гнать Мамая до берегов Ахтубы и разрушить гнездо тиранства? Не будем обвинять Великого Князя в оплошности. Татары бежали, однако ж все еще сильные числом, и могли в Волжских Улусах собрать полки новые; надлежало идти вслед за ними с войском многолюдным: каким образом продовольствовать оное в степях и пустынях? Народу кочующему нужна только паства для скота его, а Россияне долженствовали бы везти хлеб с собою, видя впереди глубокую осень и зиму, имея лошадей, не приученных питаться одною иссохшею травою. Множество раненых требовало призрения, и победители чувствовали нужду в отдохновении. Думая, что Мамай никогда уже не дерзнет восстать на Россию, Димитрий не хотел без крайней необходимости подвергать судьбу Государства дальнейшим опасностям войны и, в надежде заслужить счастие умеренностию, возвратился в столицу. Шествие его от поля Куликова до врат Кремлевских было торжеством непрерывным. Везде народ встречал победителя с веселием, любовию и благодарностию; везде гремела хвала Богу и Государю. Народ смотрел на Димитрия как на Ангела-хранителя, ознаменованного печатию Небесного благоволения. Сие блаженное время казалось истинным очарованием для добрых Россиян: оно не продолжилось!

Уже зная всю черноту души Олеговой и сведав еще, что сей изменник старался вредить Московским полкам на возвратном их пути чрез области Рязанские, истреблял мосты, даже захватывал и грабил слуг Великокняжеских, Димитрий готовился наказать его. Тогда именитейшие Бояре Рязанские приехали в Москву объявить, что Князь их ушел с своим семейством и двором в Литву; что Рязань поддается Герою Донскому и молит его о милосердии. Димитрий отправил туда Московских Наместников; но хитрый Олег, быв несколько месяцев изгнанником, умел тронуть его чувствительность знаками раскаяния и возвратился на престол, с обещанием отказаться от Ягайловой дружбы, считать Великого Князя старшим братом и быть с ним заодно в случае войны или мира с Литвою и Татарами. В сем письменном договоре сказано, что Ока и Цна служат границею между княжениями Московским и Рязанским; что места, отнятые у Татар, бесспорно принадлежат тому, кто их отнял; что город Тула, названный именем Царицы Тайдулы, жены Чанибековой, и некогда управляемый ее Баскаками, остается собственностию Димитрия, равно как и бывшая Мордовская область, Мещера, купленная им у тамошнего крещеного Князя, именем Александра Уковича. Великодушие действует только на великодушных: суровый Олег мог помнить обиды, а не благотворения; скоро забыл милость Димитрия и воспользовался первым случаем нанести ему вред.

Уничиженный, поруганный Мамай, достигнув своих Улусов в виде робкого беглеца, скрежетал зубами и хотел еще отведать сил против Димитрия; но судьба послала ему иного неприятеля. Тохтамыш, один из потомков Чингисхановых, изгнанный из Орды Капчакской Ханом Урусом, снискал дружбу славного Тамерлана, который, смиренно называясь эмиром, или Князем Моголов Чагатайских, уже властвовал над обеими Бухариями. С помощию сего второго Чингиса Тохтамыш, объявив себя наследником Батыева престола, шел к морю Азовскому. Мамай встретил его близ нынешнего Мариуполя, и на том месте, где Моголы в 1224 году истребили войско наших соединенных Князей, был разбит наголову; оставленный неверными Мурзами, бежал в Кафу и там кончил жизнь свою: Генуэзцы обещали ему безопасность, но коварно умертвили его, чтобы угодить победителю или завладеть Мамаевою казною. Тохтамыш воцарился в Орде и дружелюбно дал знать всем Князьям Российским, что он победил их врага общего. Димитрий принял Ханских Послов с ласкою, отпустил с честию и вслед за ними отправил собственных с богатыми дарами для Хана; то же сделали и другие Князья. Но дары не дань и ласки не рабство: надменный, честолюбивый Тохтамыш не мог удовольствоваться приветствиями: он хотел властвовать как Батый или Узбек над Россиею.

[1381 r.] В следующее лето Хан послал к Димитрию Царевича Акхозю и с ним 700 воинов требовать, чтобы все Князья наши, как древние подданные Моголов, немедленно явились в Орде. Россияне содрогнулись. «Давно ли, - говорили они, - мы одержали победу на берегах Дона? Неужели кровь Христианская лилась тщетно?» Государь думал согласно с народом, и Царевичу в Нижнем Новегороде сказали, что Великий Князь не ответствует за его безопасность, если он приедет в столицу с воинскою дружиною. Акхозя возвратился к Хану, отправив в Москву некоторых из своих товарищей. Даже и сии люди, устрашенные знаками народной ненависти Россиян к Моголам, не посмели туда ехать; а Димитрий, излишно надеясь на слабость Орды, спокойно занимался делами внутреннего правления.

230